Джордж Р.Р. Мартин
Танец с Драконами
ПОЯСНЕНИЯ К ХРОНОЛОГИИ
Книга, которую вы держите в руках – пятый том цикла «Песнь Льда и Пламени». Четвертым томом был «Пир стервятников». Однако, настоящая книга не является продолжением предыдущей в привычном смысле слова. Скорее, они играют роли двух рассказчиков о событиях, которые начались сразу после завершения истории третьего тома, «Бури мечей». В то время, как «Пир» фокусируется на событиях вокруг Королевской Гавани, Железных островов и южнее, в Дорне, «Танец» захватывает пространство к северу, до Чёрного замка и Стены, заглядывает за неё, переносит нас через Узкое море в Пентос и Залив Работорговцев, возвращая в ткань повествования истории Тириона Ланнистера, Джона Сноу, Дайенерис Таргариен и всех тех, кому не нашлось места в предыдущей книге. Вместо того, чтобы идти последовательно, «Пир» и «Танец» ведут рассказ рука об руку, разделённые географией, но не временем повествования.
Но только до определённой точки.
«Танец с драконами» более длинная книга, чем «Пир стервятников» и охватывает больший период времени. Поэтому, когда история перевалит за половину, вы сможете познакомится с точкой зрения на неё со стороны некоторых персонажей предыдущего тома. И это означает именно то, о чем вы догадываетесь: две истории в определённый момент вновь сольются в одну.
Следующая часть саги называется «Ветры Зимы». Надеюсь, все почувствуют дрожь от их приближения.
Джордж Мартин,
апрель, 2011 год
ПРОЛОГ
Ночь смердела человеческим запахом.
Варг остановился под деревом и принюхался, на его серо-бурый мех легли пятна теней. Дыхание соснового леса принесло ему вонь человека, перебивающую более слабые запахи лисы, зайца и оленя, даже запах волка. Это был точно запах человека, варг знал его. Вонь старой кожи, мертвой и кислой, соседствовавшая с более сильными запахами дыма, крови и гниения. Только человек сдирал кожу с других зверей и носил их шкуру и шерсть.
Варг не испытывал страха перед человеком, как следовало бы его обычному серому родичу. Ненависть и голод крутили его брюхо и он издал низкое рычание, призывая своего одноглазого брата, свою небольшую хитрую сестру. Когда он мчался сквозь деревья, его стая следовала за ним по пятам. Они почуяли тот же запах. Когда он бежал, он видел и их глазами тоже, в том числе и самого себя впереди. Дыхание равномерно вырывалось теплом из длинной серой пасти и становилось белым облачком. Лёд замерзал между пальцами лап, твёрдый, как камень, но сейчас имела значение только охота. И добыча впереди. Плоть, думал варг, мясо.
Одинокий человек слаб. Большой и сильный, с хорошими, острыми глазами, но слаб ушами и глух к запахам. Олень, лось и даже заяц быстрее, медведь и кабан сильнее в схватке. Но несколько людей вместе опасны. Пока волки окружали добычу, варг слышал плач человеческого детёныша, хруст ломающейся под неуклюжими человеческими ногами корки на выпавшем прошлой ночью снегу, бряцанье твёрдых шкур и длинных серых когтей, которые носили люди.
- Мечи, - прошептал голос внутри него: - Копья…
Деревья обросли ледяными зубами, свисавшими с голых коричневых ветвей. Одноглазый продирался через подлесок, вздымая снег. Стая следовала за ним. На холм и по откосу за ним, до тех пор, пока лес не расступился перед ним и не открыл людей, укрывшихся в нём. Среди них оказалась женщина, она прижимала к себе закутанного в меховой кулёк ребёнка. Оставь её напоследок, шепнул голос, мужчины опаснее. Люди орали во весь голос, как делали и все другие до них, но варг чуял их ужас. У одного в руках был деревянный зуб длиной с него самого. Человек попытался метнуть его, но рука у него дрожала и зуб пролетел слишком высоко.
Затем стая обрушилась на них.
Его одноглазый брат повалил метнувшего зуб спиной в сугроб и разорвал горло. Тот не успел даже руки поднять в свою защиту. Сестра выскользнула сзади и атаковала другого мужчину со спины. Женщина с детёнышем достались ему.
У неё тоже был зуб, маленький, сделанный из кости, но она выронила его, когда челюсти варга сомкнулись вокруг её ноги. Она упала, обхватив обеими руками своего орущего щенка. Под мехами у женщины были только кожа да кости, но её груди были полны молока. А самое сладкое мясо оказалось у детёныша. Волк оставил лучшие куски брату. Окружающие тела окрашивали смерзшийся снег в розовое и красное, пока стая набивала свои животы.
За несколько лиг отсюда, в хижине в одну комнату, слепленной из грязи вперемешку с соломой, где дым выходил в дыру в соломенной крыше, а пол покрывала утрамбованная земля, Варамир дрожал, кашлял и облизывал свои губы. Его глаза покраснели, губы растрескались, а горло пересохло, однако вкус крови и жира наполнял рот, даже если пустой живот твердил об обратном. Детская плоть, думал он, вспоминая Бампа. Человеческое мясо. Можно ли пасть ниже, чем он, жаждущий человеческой плоти? Он почти слышал злобное ворчание Хаггона в свой адрес. «Человек может есть плоть зверя, а зверь плоть человека, но человек, поедающий человеческую плоть, суть мерзость».
Мерзость. Это было излюбленное слово Хаггона. Мерзость, мерзость, мерзость. Есть человечину мерзость, спариваться с волчицей как волк – мерзость, а вселяться в тело другого человека – мерзейшая из возможных мерзостей. Хаггон был слабаком, боящимся собственной силы. Он сдох в слезах и одиночестве, когда я вырвал у него его вторую жизнь. Варамир сожрал его сердце без остатка. Он научил меня многому и последнее, что я узнал от него, был вкус человеческой плоти.
Конечно, это был волк. Сам он никогда не пробовал человечину своими собственными зубами. Однако и повода испытывать недовольство по поводу пиршества его стаи у него не было. Волки были такими же изголодавшимися, как и он сам, измождённые, продрогшие и голодные, а добыча …двое мужчин и женщина с младенцем на руках, бегущие от места разгрома к смерти. Они погибли бы в любом случае, от голода или любой другой напасти. То, что произошло, лучше. Быстрее и… милосерднее.
«Милосердие», - сказал он вслух. Горло саднило, но было хорошо услышать человеческий голос, даже свой собственный. Воздух отдавал плесенью и сыростью, земляной пол был холодным и твёрдым, а огонь дымил больше, чем согревал. Он придвинулся к пламени так близко, насколько хватило смелости, мучимый попеременно, то кашлем, то ознобом. В боку пульсировала открывшаяся рана. Кровь стекала струйкой, пропитывая бриджи до колена, где засыхала твёрдой бурой коркой.
Вистл предупредила его, что это может случиться. «Я зашила её, насколько смогла»,- сказала она, - «Но тебе нужен отдых, чтобы рана зажила, иначе плоть снова разойдётся».
Вистл была его последней спутницей, копьеносицей, жёсткой, как старый корень, с обветренным, морщинистым лицом, украшенным бородавками. Остальные покинули его по дороге. Один за другим они отставали или уходили вперёд, в направлении своих старых деревень, Молочной реки, развалин Хардбоума или просто на одинокую смерть среди деревьев. Варамир не мог знать точно, а потому его это не заботило. Я должен был взять одного из них, когда у меня был шанс. Одного из близнецов или большого мужчину с покрытым шрамами лицом, или рыжего юношу. Хотя, он был сильно напуган. Один из всех, возможно, понял, что происходит. И слова Хаггона преследовали его, так что шанс был упущен.
После битвы тысячи из них пробирались через лес, голодные, испуганные, спасаясь от резни, обрушившейся на них у Стены. Некоторые говорили о возвращении к жилищам, которые они покинули, другие предлагали вторично атаковать ворота, но большинство были растеряны, не имея ни малейшего понятия, куда идти и что делать. Они искали спасения от ворон в черных плащах и рыцарей в серых стальных доспехах, но более безжалостные враги преследовали их сейчас. Каждый день вдоль пути появлялись новые трупы. Кто-то погибал от голода, кто-то от болезни, кто-то просто замерзал. Другие были убиты теми, кто был их братьями по оружию тогда, когда они шли на юг, ведомые Мансом-Налётчиком, Королём-за-Стеной.
Манс пал, рассказывали друг другу выжившие с отчаяньем, Манс схвачен, Манс убит. «Харма убита и Манс захвачен, а остальные удрали и бросили нас» - твердила Вистл, зашивая ему рану. «Тормунд, Плакальщик, Шестишкурый – все храбрые налётчики. Где они сейчас?»
Она не знает, кто я, понял Варамир, да и почему должна? Без своих зверей он не выглядел великим мужем. Я был Варамиром Шестишкурым, преломившим хлеб вместе с Мансом-Налётчиком. Он назвал себя Варамиром, когда ему исполнилось десять лет. Именем, подходящим повелителю, дающим названия песням, могучим и страшным именем. Теперь же он бежал от ворон, как перепуганный кролик. Ужасный Лорд Варамир превратился в труса, но он бы не вынес, если бы она узнала это, поэтому назвался копьеносице именем Хаггона. Потом он спрашивал себя, почему именно это имя слетело с его губ вместо тысяч других. Я съел его сердце и выпил его кровь, и всё же он не даёт мне покоя.
В один из дней бегства через лес проскакал всадник на тощем белом коне, крича, что все должны собраться на берегах Молочной, что Плакальщик собирает воинов, чтобы перейти Мост Черепа и взять Сумеречную Башню. Многие последовали за ним, многие остались. Позже суровый воин в мехах и янтаре переходил от костра к костру и призывал всех оставшихся в живых идти на север, чтобы укрыться в долине Теннов. Почему он решил, что они найдут безопасность в месте, которое сами Тенны предпочли оставить, Варамир так и не понял, но несколько сотен отправились за воином. Ещё больше ушли с лесной ведьмой, которой было видение флота кораблей, идущего, чтобы перевезти Вольный народ на юг. «Мы должны искать море» - вопила Мать Моль и её последователи повернули на восток.
Варамир мог бы оказаться среди них, будь он сильнее. Море серое, холодное и далёкое, хотя, как он знал, ему все равно не удалось бы дожить до момента, когда он смог бы его увидеть. Девять раз он умирал или был при смерти и вот, похоже, пришёл его настоящий конец. Беличий плащ, вспомнилось ему, он зарезал меня за беличий плащ.
Его владелеца была мертва, затылок размозжен в красную кашу с торчащими осколками костей, но её плащ выглядел теплым и толстым. Шёл снег, а Варамир потерял свой плащ у Стены. Его спальные шкуры и шерстяные подштанники, сапоги на овчине и подбитые мехом перчатки, его запасы мёда, еды, пряди волос женщин, с которыми он делил постель, даже подаренные Мансом золотые браслеты – всё пропало и осталось позади. Я горел и умирал, а потом побежал, наполовину обезумев от боли и ужаса. Память об этом всё ещё стыдила его, но он был не один. Сотни и тысячи поступили так же. Битва была проиграна. Пришли рыцари, непобедимые в своей стали, убивая всякого, кто пытался сражаться. Бежать или умереть – другого выбора не было.
Смерть, однако, не легко было обогнать. Когда Варамир нашёл в лесу мёртвую женщину и опустился на колени, чтобы снять с неё плащ, то даже не заметил спрятавшегося мальчишку. Тот стремительным рывком выскочил из укрытия, воткнул Варамиру в бок длинный костяной нож и вырвал плащ из его сжатых пальцев. «Его мать», - сказала ему Вистл позже, после того как мальчишка убежал: «Это плащ его матери и когда он увидел, что ты её грабишь…»
«Она была мертва», - сказал Варамир, морщась, когда её костяная игла протыкала его плоть: «Кто-то разбил её башку. Какая-нибудь ворона».
«Не ворона. Рогоногий. Я видела это». Её игла стягивала края раны на его боку. «Дикари. И кто остался, чтобы приручить их?». Никого. Если Манс мёртв, вольный народ обречён. Тенны, великаны, Рогоногие, пещерные люди с подпиленными зубами и люди с западного берега со своими костяными повозками… все они были обречены. Даже вороны. Они могут ещё не знать этого, но эти ублюдки в чёрных плащах погибнут вместе с остальными. Враг приближается.
Грубый голос Хаггона отдавался эхом в его голове. «Ты можешь умереть десятком смертей и каждая будет болезненной…, но когда придёт твоя настоящая смерть, ты оживёшь снова. Вторая жизнь будет проще и слаще, говорят они».
Варамир Шестишкурый узнает правду довольно скоро. Он чувствовал вкус своей настоящей смерти в едком дыме, висящем в воздухе, ощущал её по жару под пальцами, когда просунул руку под одежду, чтобы потрогать рану. Холод проникал в него тоже, пробираясь вглубь до костей. На этот раз его убьёт холод.
Предыдущую смерть он принял от огня. Я сгорел. Сначала он удивленно подумал, что какой-нибудь лучник со стены попал в него горящей стрелой, но огонь был внутри, поглощая его. И боль…
Варамир умирал девять раз до этого. Один раз от удара копья, в другой медвежий зуб вспорол ему глотку. Он умер впервые, когда ему было всего шесть лет - отцовский топор пробил ему череп. Даже тогда агония не терзала его так, как когда огонь проник в его кишки, трещал на его крыльях, пожирая его. Когда же он попытался улететь от него, его ужас разъярил огонь и сделал ещё жарче. Мгновение назад он парил над стеной и его орлиные глаза подмечали все движения людей внизу. И вот уже пламя обратило сердце в почерневший шлак и отправило его вопящий дух обратно в собственную кожу. На некоторое время он лишился рассудка. Даже воспоминание об этом заставляло содрогаться.
Комментариев нет:
Отправить комментарий